В один из выходных привычно листаю новостную ленту: началась мобилизация в России, в Беларуси задержали очередного хорошего знакомого… Мозги просят спасения, но руки не отрываются от интернет-страниц. Замечаю объявление о премьере спектакля «Последетство» от беларусского Свободного театра. Кажется, хотя бы вечером в ближайшее воскресенье удастся сбежать от бесконечной безысходности, которую в последнее время наблюдаю через экран своего ноутбука.
Утром в воскресенье еще раз читаю афишу: «Спектакль «Последетство» основан на документальных историях подростков, переехавших в Польшу с родителями, скрываясь либо от политических репрессий в Беларуси, либо от войны в Украине. Либо от того и другого одновременно. Это восемь историй детей, у которых отобрали дом и в какой-то степени отобрали детство». Чувствую внутренние противоречия: ведь хотела же сбежать хоть на минуту от этих самых репрессий и войны. Может, лучше пойти на мастер-класс лепки из глины или позвать кого-то из друзей на бокал вина? Но вспоминаю, что никогда еще не разочаровывалась спектаклями Свободного театра.
Перед выходом одеваюсь теплее – на улице уже холодно, да и в Музее свободной Беларуси, где состоится спектакль, я до сих пор не была – вдруг замерзну. Добираюсь до места, захожу в уютный дворик, где мне сразу же предлагают горячий чай, апельсин и… шапочку для купания.
«Ее нужно обязательно надеть, у нас будут водные процедуры. А чай заварен по специальному рецепту», – говорит девушка, которая встречает зрителей. В этот момент я абсолютно забываю о холоде (кстати, о нем я вспомню уже по дороге домой – одна кофта окажется лишней) и пытаюсь на вкус определить, что же такого особого в этом рецепте чая.
«Может быть, он очень сильно заварен?» – спрашиваю коллег. Но они догадки не разделяют, и мы вместе отправляемся в зрительный зал и едим апельсины.
Занимаем места, и уже буквально через несколько минут зал наполняется людьми в шапочках для купания – от этого единства даже кажется, что не так уж и нелепо я в ней выгляжу. Еще через пару минут на сцене появляется парень с баулом в клеточку – когда-то такой был, наверное, в каждой семье. Что было в том бауле, я, конечно же, вам не расскажу, ведь в Варшаве еще планируются показы спектакля, так что не буду спойлерить. Но точно могу сказать, что почти в каждой из восьми историй подростков я узнаю себя.
Самое интересное, что спектакль вовсе не о политике, диктатуре и войне. Точнее, это там тоже есть, но главная концепция все же в другом – это извечная проблема родителей и детей. Только уже в новых, обычных для нас и таких непонятных (а может, наоборот?) для наших детей.
«Нам показалось, и не без оснований, что наши дети, которые вынуждены были бежать из Беларуси, обделены и вниманием, и той трибуной, с которой могли бы сделать какие-то свои заявления. Мы хотели сделать эту трибуну. И когда мы это начали обсуждать и спрашивать у них, то сначала показалось, что им захочется рассказать о проблемах, связанных с переездом, а в итоге выяснилось, что в этот сложный период нам нужно поговорить об отношениях родителей и детей, – говорит арт-директор Свободного театра Николай Халезин. – Нам бывает сложно в жизни говорить какие-то вещи своим близким. Но эти дети смогли через сцену, через художественную форму рассказать своим родным о том, что их волнует».
Николай Халезин признается, что больше не хочет работать со взрослыми – настолько интересно и просто было ему работать с детьми:
«Я однажды пришел домой и сказал своей жене: «Больше не хочу работать со взрослыми». Мне на самом деле сейчас это уже не очень интересно, ведь дети – это совсем другой уровень коммуникации. Это уровень, когда люди могут всасывать, рефлексировать и тут же выдавать какой-то продукт или свои идеи, свои мысли. Я иногда ловил себя на мысли, что я на очень серьезные темы спорю с кем-то из них, а потом о себе думаю: «Это же Женя, ей же 14 лет».
Я понимаю, что эти люди имеют право на высказывание, и если мы их не будем слушать, то печальной будет наша история. Ведь они реально лучше нас. Каждое следующее поколение лучше. Одна девушка сказала во время занятий: «Меня раздражает, что родители пытаются мной манипулировать и не понимают, что я это понимаю». И я с ужасом начал переворачивать свою историю со своими дочерьми и думать, могло ли такое произойти, что я выглядел так же нелепо? Я считаю, что каждый родитель должен об этом подумать. Тогда эти истории будут очень хорошими… Ну или хотя бы будет возможность для детей выразить своим родителям то, что накипело».
Во время разговора с Николаем узнаю, что большинство детей, принимающих участие в спектакле – дважды беженцы: они сбежали сначала от диктатуры, а потом вынуждены были убегать от войны. Понимаю, что у некоторых из их опыта и потрясений в их возрасте может быть больше, чем у меня, хотя я вдвое старше. Халезин словно продолжает эту мою мысль: «В своем возрасте они уже пережили две глобальные катастрофы: пандемию и войну. Я только сейчас это проживаю, и у меня не хватает ума это все осмыслить. А что о них говорить? Как им себя вести? При этом они еще сохраняют чувство юмора».
Действительно, рассуждаю о том, что, наверное, этим мы и отличаемся от своих детей – отсутствием непосредственности и сверхсерьезностью. Может быть, действительно стоит время от времени дурачиться, делать то, что хочется, а еще быть к ним ближе и разделять их интересы? Вместе играть в компьютерные игры, слушать музыку, смотреть фильмы и видео, которые им нравятся? Чаще спрашивать, как себя чувствуешь, и обсуждать с ними то, что болит и то, что происходит вокруг нас?
«Когда мы набрали группу, у нас не было никакого материала» , – рассказал режиссер спектакля Павел Городницкий.
«Лично мне интересно было узнать, кто эти дети, чем они живут, что их волнует и волнует ли вообще, – говорит он. – Я увидел, что волнует, и, надеюсь, зрители тоже увидят. Здесь, на сцене, они живут. У некоторых из них был опыт в театральных кружках, где их учили играть, а наша задача была, чтобы они искренне узнали себя и попытались прожить на аудиторию то, что им больно, что их волнует. Это очень хороший терапевтический опыт.
Пять месяцев мы с ними занимались: были встречи с режиссерами, с преподавателями актерского мастерства. Нам было очень интересно, чтобы дети воплотили свой опыт в художественной форме. Обычно нам кажется, что у подростков свой мир, и мы туда не хотим. А это такой разговор подростков с нами: в художественной форме здесь они могут рассказать о том, что им на самом деле больно. Мы обнаружили, что много чего болит. Они сами писали тексты, они сами нарисовали афишу, они сами играют – моя задача как режиссера просто была их объединить, направить их так, чтобы не обидеть взрослых, родителей. На мой вкус, это «Отцы и дети» Тургенева – только в настоящем. Такой разговор старшего поколения с молодым».
Слушаю Городницкого и понимаю, что для меня этот спектакль – еще и разговор с собой и своим внутренним ребенком. Почти каждая из восьми историй детей – это то, что случалось в разные периоды жизни с каждым человеком: когда ты обижаешь кого-то, боишься быть обиженным, когда тебя не понимают родители или когда пытаешься бороться со злом, которое заняло все пространство вокруг.
«Не только дети имеют право на высказывание. Взрослые – это обратная сторона этих историй. Это свои уровни ответственности и свои алгоритмы, которые они должны детям доносить, и они должны объяснять, в чем проблема. Потому что дети тоже не всегда воспринимают проблемы взрослых. И вот этот мост – это самое важное, что может сделать театр. Поэтому, возможно, в следующий раз вы увидите на сцене родителей этих детей», – добавляет Николай Халезин.
После разговора еду домой и осмысливаю увиденное, рефлексирую: стоит поговорить с родителями, просто необходимо поблагодарить их, что были рядом в самые сложные минуты моей жизни, а еще, что поддерживают и сейчас. Стоит сказать им, как я их люблю. Набираю номер родителей, и мы разговариваем до самой ночи. Про новостную ленту в этот день я больше не вспоминаю, потому что есть что-то намного более важное, и это надо ценить.
Анна Ващенко /ИР belsat.eu