«Пытают не политзаключенных, а тех, у кого есть «желтая бирка». Надо ли бояться статуса политзаключенного?
По состоянию на 23 апреля в Беларуси – 1496 политзаключенных. Бывшие заключенные, как и сами правозащитники, признают, что эта цифра гораздо меньше реального количества осужденных по политическим мотивам, потому что получить более достоверную информацию о закрытых судах тяжело. Иногда и сами осужденные, и их родственники ничего не рассказывают, боясь, что признание «политическим» повлечет за собой жестокое отношение со стороны администрации колонии. Действительно ли пытки в тюрьмах зависят от наличия или отсутствия статуса политзаключенного? Что теряют те, кто отказывается от признания политзаключенным? Обсудили это с бывшими политзаключенными и правозащитником.
«У органов есть свои списки, на которые заключенный повлиять не может»
Виктор Пархимчик, бывший политзаключенный, прошедший через «химию» и колонию №17 в Шклове, рассказывает, что сталкивался с заключенными, которые боялись» политического« статуса, думая, что его наличие усилит давление со стороны администрации колонии.
«Однако из личного опыта могу сказать, что прессинг не от этого зависит – у органов есть свои внутренние списки, на которые заключенный повлиять не может», – говорит бывший политзаключенный.
По словам Виктора, главную роль играет «желтая бирка», свидетельствующая о так называемом «экстремистском учете»:
«Пытают не политзаключенных, а именно тех, у кого есть «желтая бирка». Например, такие заключенные, независимо от признания правозащитниками, не имеют права на условно-досрочное освобождение. При любом надуманном поводе на них налагают взыскания. Почти все это понимают сразу, но до некоторых доходит позже, так как для людей свойственно цепляться хоть за какую-то спасительную соломинку, иллюзии».
В итоге, говорит Виктор, после тех пыток, через которые проходят в тюрьмах «желтые бирки», такие люди начинают передавать на волю свое желание попасть в списки политзаключенных, чтобы после освобождения было проще сразу уехать в свободный мир, да и вообще просто обозначить для себя и окружения, что они никакие не преступники.
«За свой путь, который я прошел – через «химию», колонию и несколько СИЗО, я встретил всего одного человека, который сидел больше года и остался непреклонен в своем желании не находиться в списках политзаключенных. Он хотел остаться в своем маленьком городке и вынашивал планы на мирную жизнь после освобождения, – рассказывает Виктор Пархимчик. – Большинство из нас понимало утопичность такого плана. Никто не даст спокойной жизни в сталинские времена бывшему политзеку».
«Если у тебя громкое дело, тебя посадят надолго, если негромкое – на два или три года»
О том, что на статус политзаключенного в колонии мало кто смотрит, говорит также бывшая политзаключенная, журналистка «Белсата» Дарья Чульцова. По словам девушки, администрация и сотрудники мест лишения свободы в первую очередь смотрят на статью, по которой осужден человек.
«Знаю, что люди не хотят, чтобы их признавали политзаключенными, потому что боятся давления на себя, на близких, что это повлияет на результат суда, но на самом деле это не так. Если у тебя громкое дело, тебя посадят надолго. Если негромкая – на два или три года. Это так работает. Там смотрят на статью. Если ты сидишь по 342-й, или за измену родине, комментарии, оскорбление – ты сразу экстремист для них, и на тебя тогда будет определенное давление», – говорит Чульцова.
Отношение к осужденным по политическим мотивам отличается от отношения к обычным уголовникам, и довольно сильно, подчеркивает журналистка.
«Например, как было при мне – в колонию приехала девушка, задержанная спустя год после того, как она выходила на марши. Ее сильно потягали повсюду, чуть ли не вынуждали сотрудничать с оперативниками, угрожали, что если она откажется, ее маме, которая также отбывала наказание, будет плохо. К ней приходили на работу – такого рода давление. Сколько раз и со мной такое бывало – сидишь на фабрике, работаешь – приходит оперативник и начинает обыскивать твои вещи, хотя он не должен этого делать», – рассказывает Чульцова.
От Дарьи хотели добиться признания вины, поэтому с ней проводили психологическую работу – часто вызывали на беседы – оперативники, психологи, даже мастерицы на фабрике или заключенные, которым сотрудники колонии приказали поговорить с журналисткой.
Признавать человека политзаключенным против его воли – не самое демократичное решение
Дарья Чульцова убеждена, что тем, кто сидит по политическим статьям, лучше быть признанными политзаключенными.
«Ведь потом, когда будут разбирательства, сильно поможет точная цифра. Это же понятно, что нынешняя – полторы тысячи – не соответствует действительности. Политических заключенных намного больше. И чем больше признают, чем больше об этом говорят и знают, тем большим будет давление Запада на режим», – говорит бывшая политзаключенная.
Журналистка отмечает, что бояться не стоит, так как «на самом деле это не имеет смысла – хуже уже быть не может».
«Если тебя не признают политзаключенным, о тебе просто не говорят. Тогда сложнее получить какую-то помощь. О тебе просто не знают», – отмечает Чульцова.
В то же время бывшая политзаключенная считает, что если человек категорически против, то признавать его политзаключенным против его воли – не самое демократическое решение.
«Когда человека ставят на «экстремистский» профучет, для администрации он автоматически политзаключенный»
С тем, что не статус политзаключенного определяет отношение к человеку в колонии, согласен и бывший политзаключенный Данила Гончаров, который больше года отсидел в шкловской колонии.
«Когда в колонию въезжает человек, которому придали десятый профучет – экстремистский, он у них автоматически политзаключенный. Иногда они даже не знают, кого правозащитники признали политзаключенным, а кого – нет. У меня сотрудник спрашивал, признали меня или нет, потому что ему, мол, лень выяснять», – говорит Данила.
Давление именно на политзаключенного может быть, если он известен, передает на свободу много информации, его близкие получают много помощи, если все это постоянно афишируется, отмечает мужчина.
«Есть заключенные, которые сидят и боятся, а есть те, которые, наоборот, добиваются признания политзаключенными. У нас был такой парень, Алесь – обычный вор-рецидивист. Так случилось, что ему друзья подсунули красно-зеленый флаг, который откуда-то сорвали, когда их начали «хватать». Думали, что если у него есть опыт, то он их спасет. Не спас. И сам получил по 342 статье срок. Он как раз хотел стать политзаключенным. Таким людям кажется, что в будущем им это придаст некий статус. Но ошибаются и они, и те, кто боится этого статуса».
«Что могут «сунуць у плечы», за пытки не считаю, так как это мужская колония»
Данила Гончаров отмечает, что те, кто пытается скрыться, откреститься от политического статуса, иногда соглашаются на сотрудничество с администрацией колонии, начинают доносить.
«Но таких никто не любит, в том числе и администрация колонии, поэтому для них это обычно заканчивается плохо. В результате они вообще остаются без поддержки», – говорит бывший политзаключенный.
Прессинг на тех, кто стоит на «экстремистском учете», согласно нашему собеседнику, может быть самый разный. Самый распространенный – ШИЗО за любую мелочь: «Могут нарушения добросить, не очень приятно пообщаться, запугать, лишить свидания с родными. Может быть и что-то более жесткое – вспомним Ашурка. Когда я приехал в колонию, они там немного успокоились, потому что это как раз было время после той трагедии, поэтому политических не били. Другая категория осужденных – из так называемого низкого социального статуса – да – «перевоспитывали».
Гончаров говорит, что ему могли пообещать иногда, когда был какой-то спор, что сейчас «поговорят как надо», но дальше угроз дело не заходило.
«То, что могут «сунуць у плечы» в шутку или нет, я за пытки или побои не считаю, потому что это все-таки мужская колония», – говорит бывший заключенный.
Каких-то особых бонусов от статуса политзаключенного Данила Гончаров тоже не почувствовал. Сначала приходили письма, отмечает мужчина, но потом их запретили и передавали только от самых близких. В фонды за помощью после освобождения беларус также пока не обращался.
«Нет пределов их изобретательности, что касается пыток»
Юрист Правозащитного центра «Весна» Павел Сапелко отмечает, что на основании многочисленных рассказов о происходящем в беларусских местах лишения свободы, правозащитники приходят к следующему выводу: часто обращение с заключенными носит вид пыток.
«Как минимум, это форма жестокого бесчеловечного отношения. Это те случаи, когда политзаключенных произвольно направляют в ШИЗО, ПКТ, карцеры, когда им ужесточают условия содержания, переводят из колоний в тюрьмы. Мы фиксировали обычное брутальное избиение представителями администраций колоний. Можно приводить много примеров, нет предела их изобретательности, что касается пыток», – говорит юрист.
Одновременно Павел Сапелко отмечает, что не стал бы напрямую связывать отношение со стороны администрации колонии с признанием человека политзаключенным.
«Прямой зависимости между пытками и статусом политзаключенного мы не видели, но мы часто слышим сообщения, что как раз отсутствие признания человека политзаключенным расценивается как обстоятельство, позволяющее администрации колонии или СИЗО безнаказанно издеваться над человеком», – добавил юрист.
«Если мы перестанем говорить о политзаключенных, станет только хуже»
На то, провоцирует ли именно статус политзаключенного пытки в местах заключения, есть различные точки зрения, в том числе, полярные, отмечает правозащитник: «Я не склонен оспаривать чей-то опыт и обесценивать их мнения. Возможно, в некоторых случаях это было именно так. Я убежден, что таким образом – через давление и запугивание – администрации колоний реализуют политику замалчивания, вывода из сферы общественного интереса темы политзаключенных, чтобы мы об этом не говорили, чтобы журналисты не писали, а родные и близкие не сообщали. Но как раз, если мы будем молчать, ситуация будет ухудшаться».
Правозащитник приводит в пример историю политзаключенного Артёма Анищука, который подвергся сильному давлению, в том числе избиениям, со стороны администрации колонии еще до признания его политзаключенным.
«И это не единичный случай. Поэтому я не думаю, что кому-то будет хорошо, если мы перестанем говорить о существовании политзаключенных, не будем сообщать о признании осужденных политическими заключенными», – резюмирует Павел Сапелко.
Анна Гончар / Авер belsat.eu
