Освобожденный правозащитник Леонид Судаленко рассказал о своем пребывании в тюрьме и что было самым тяжелым
Около 9 часов утра 21 июля на свободу из колонии вышел гомельский правозащитник Леонид Судаленко. Он был задержан 21 января 2021 года. После освобождения теперь уже бывший политзаключенный дал интервью «Народной Воле», в котором рассказал о своем пребывании в тюрьме, сравнил СИЗО и колонию, и поделился тем, что для него было самым трудным во время заключения.
Леонида Судаленко обвинили по ст. 342 Уголовного кодекса («Групповые действия, грубо нарушающие общественный порядок») и осудили на три года колонии общего режима. Наказание он отбывал в витебской колонии «Витьба».
Последние девять дней за решеткой он находился в ШИЗО, именно оттуда правозащитника и отпустили на свободу. В штрафной изолятор он попал за то, что несвоевременно переоделся в спортивную форму.
«Это были такие дни, что я сидел в сыром подвале, на свежий воздух меня не выводили. Только трехразовое питание приносили – и все. А так девять суток спал на полу, без белья, без ничего. Сначала под голову подкладывал бумагу для туалета, а затем и она закончилась. Тогда уже приходилось под голову кулак подкладывать», – вспоминает Судаленко последние дни перед освобождением.
Среди самых сложных вещей в заключении правозащитник называет отсутствие информации. И так думают многие другие заключенные, подчеркивает он. Судаленко жил в бараке, где не было такой изоляции, как у того же Максима Знака, который тоже отбывает наказание в колонии «Витьба».
Правозащитник добавляет, что за решеткой встретил очень много людей, которые готовы пожертвовать собой ради своих убеждений. «Это помогало и поддерживало», говорит он.
«Половину срока и в самом деле был занят на деревообработке разнорабочим, а затем меня перевели в цех разборки металла. Разбирали провода, чтобы достать оттуда цветные металлы – медь, свинец, алюминий. До последнего дня был занят на этой работе», – рассказывает Судаленко.
По его словам, за работу ему не платили, приходили только деньги на личный счет от семьи, от других было нельзя. Однако когда находился в СИЗО, очень много людей поддерживали денежными переводами.
Говоря о местах содержания, Судаленко отмечает, что в колонии было лучше, потому что там есть определенная свобода: «Ты видишь небо, можешь дышать свежим воздухом, чего не было в гомельском следственном изоляторе. В СИЗО Гомеля, где я был больше года, в камере было 12 человек. И кроме меня, все курили. Кто-то просыпается в 6 часов утра и сразу выкуривает три сигареты подряд. Для меня это была просто пытка и катастрофа. Я даже просил администрацию изолятора, чтобы меня перевели в камеру, где не курят». Но в этом ему отказали.
Однако в следственном изоляторе есть и определенные плюсы, отмечает бывший политзаключенный: «Семья регулярно могла передавать свежее питание, письма хорошо доходили. Я вел активную переписку, в день получал от 10 до 15 писем даже от незнакомых людей. А в колонии были свежий воздух и голубое небо, запрет на курение сигарет в бараке, но не было информации и переписки. Письма доходили только от семьи. В СИЗО получил около тысячи открыток, а в колонии не было ни одного письма от других людей. Одним словом, в информационном плане была определенная блокада».
Также в колонии каждый день можно было смотреть телевидение, но только те каналы, которые включала администрация.
За все время в колонии он не получил ни одного долгосрочного свидания ни с женой, ни с детьми. Также правозащитник состоял на профилактическом учете и к таким заключенным было особое внимание со стороны администрации.
Из колонии заключенного встречали жена и старший сын. Младший сын Никита остался дома, чтобы в Гомеле готовиться к встрече с отцом. Средний сын сейчас находится в Польше. «Мы с ним виртуально обнялись по видеосвязи. Думаю, в скором времени и с ним встретимся», – говорит Леонид Судаленко.
Также бывший политзаключенный поделился и планами на будущее:
«Надо осмотреться, здоровьем заняться. Понятно, что необходимо искать какую-то работу, так как те организации, с которыми я ранее сотрудничал, уже ликвидированы. Мне 57 лет, я три года не приносил в семью ни копейки, поэтому что-то буду решать. Голова и руки есть – думаю, и работа найдется».
Мать правозащитника, которой 84 года, до сих пор не знала, где он находится, чтобы она не волновалась и берегла здоровье: «Сообщили только, что я на несколько лет уехал за границу на заработки. И вот теперь – вернулся!».
Алена Рувина /ИР belsat.eu
