«Так красиво и так больно», говорит о последних песнях своей дочери мать певицы Кетеван Асраташвили. Этой весной Кетеван обещает подарить слушателям много новых песен. В них не только красота и боль. Еще – надежда и сила. Беседуем с Кэти в ее солнечной варшавской квартирке о самом сокровенном – снах, музыке и тишине.
– Кэти, снова рискую нарваться на обвинения в male gaze и объективации, но твои красивые синие глаза – от мамы-беларуски?
– Да, мамины глаза. Голубые. Но какого цвета – зависит от погоды. Бывают просто серые. Знаешь, я очень люблю цветы, для меня важно, чтобы были такие яркие, красивые моменты. И если солнышко – очень люблю. Чувствую это тогда как переключение с «тихо» на «громко» – volume. Вжжик – и подъем. Была никакая, а солнышко вышло – и все по-другому. Думаю, что и глаза мои тогда синеют (смеется).
– Или когда влюбишься?
– Так резко: упс – и голубые! Блин, это интересная суперсила. Хочется думать, что да. На самом деле глаза у меня немного больше, чем у мамы. Едем как-то в лифте, она смотрит на меня, такая испуганная. «Ты чего?» – спрашиваю. «У тебя такие страшные глаза, глянь!». Я смеюсь: «Ну спасибо, мам, очень приятно». Ей показалось, что они очень большие.
«Я просынаюсь – и поехали! Боремся дальше»
– Вот теперь и расскажи, как человек с такими голубыми и «большими» глазами пережил в эмиграции очередную зиму?
– Сложно. Тяжелая зима была, если только об этой говорить. Но еще осенью стало тяжело, даже в конце лета. Я поехала в Гданьск, так как не понимала, где я, в каком измерении, где вообще нахожусь. Пошла на этот полуостров в Гданьске – на Вестерплатте (Westerplatte). Мое любимое место. Очень мрачное и в тоже время красивое. Люблю туда приезжать в шторм. И как раз так выпало, что у меня супермрачное настроение, а там – шторм. Сильный ветер дует, а я сижу полтора часа – и эти волны меня почти накрывают. Те тяжелые волны… Это было очень больно, но я все сидела, и сидела, и сидела…
Потом приехала домой и сразу написала психотерапевту, которого мне посоветовали. «Вы мне нужны», написала. Ну и мы занимались с ним. Поэтому такая зима. Плюс антидепрессанты. Они не переделывают твою жизнь, это больше – о поддержке твоего состояния. У тебя появляется немножко больше сил, чтобы все пережить. И нормалёк. Я просыпаюсь – и поехали! Боремся дальше.
Знаешь, крыша едет потому, что много очень разных чувств одновременно, а я человек очень эмоциональный. В детстве всем сопереживала и переживала за все. А тут сейчас у тебя война, тебе нельзя домой, и люди в тюрьме сидят. И ты мог бы быть тоже за решеткой, но ты на море в Гданьске, вы с друзьями идете в какое-то прикольное место. И что? Ну как? Как это назвать? Это какой-то лимб, и я вот в этом лимбе себя сейчас чувствую. Поэтому непросто, но ведь вот – весна.
«Так красиво и так больно»
– Но в этом лимбе, как ты говоришь, и рождается музыка?
– Ага, так происходит. Одна из последних песен, которая доступна уже на ютубе, была как раз написана на Вестерплатте. Мы ее записали под клавиши в Вильнюсе. В ближайшие месяцы я закину ее и на Spotify, но немного в другом виде, добавили немного эмбиейтных звуков. Песня называется «Невеста».
– «Я невеста ветра и воздуха»?
– Да-да, когда я чувствую ветер – я словно становлюсь им. Ибо не знаю, кто я. Типа –забери меня, лучше буду летать с тобой, чем вот это все.
– Эта песня – прощание с зимой и темнотой?
– Нет, просто момент. Не прощание. Это состояние. Мать мне сказала, когда услышала: «Так красиво и так больно». Я говорю: так оно и есть, и классно, что ты это почувствовала. Значит, удалось передать то, что чувствую.
– «Невеста ветра и воздуха» – это и про твое гражданское положение, про твою частную жизнь, извини?
– Частная жизнь? Ее нет (смеется). Я не знаю, как это получилось, ну… хотя почему. Очень часто, когда человек, актер, выбирает себе материал, то берет то, что ему откликается. И я не зря делала моноспектакль про Мэрилин Монро. Я редко его играю. Вот у Леона Халатряна, когда он еще работал в «БэкДоре», показывала его. Спектакль основан на дневниках Монро и одноименной поэме Вознесенского. Мне очень близки ощущения любви и влюбленности героини, то, что она всегда в жизни искала эти чувства. Кому-то могло казаться, что она просто секси, такая «прил-пым-пым». Но внутри было совсем другое.
Я же младшая дочь в семье, меня очень любили. И потом, когда началась самостоятельная жизнь, я всегда искала людей, которые меня будут поддерживать, влюбленности. При этом я была тем ребенком в школе, которому никогда не дарили валентинок. У меня никого не было очень долгое время. Первые отношения – в 24 года. Вот. И они не так давно закончились. И все. Словно я всегда в кого-то влюблена – всегда просто! – но не имею ответа.
– Ответственного за ветер?
– Да (смеется). Что-то не состоялось. Но мне мой давний друг, тоже музыкант, говорил, что когда знакомится с девушкой, всегда ее предупреждает, мол, извини, но ты всегда будешь второй – первой будет музыка. И в этом что-то есть.
Даже если влюблюсь, оно сначала сильно, сильно, сильно, а потом все проще и проще. А с музыкой нет. Она навсегда – крепко! И сцена – это мой мир, в котором я чувствую уверенность. Ведь в обычной жизни я не очень уверена. А если ты на сцене – у тебя другие отношения с самой собой. Я люблю эти моменты.
«Иду по улице – и прилетает текст»
– Пусть их будет больше. Какие ты имеешь планы на весну?
– Недавно случилось: я засыпала и подумала, что прожила классный день. Таких моментов мало бывает, к сожалению. А тут все просто: я взяла и 20 минуток потратила на то, чтобы купить наконец подписку на DistroKid – на сервис для дистрибуции музыки. Надо было сделать это лет пять назад. А тут всего 20 минуток – и уже есть целеустремленность.
Кстати, песню «Засыпай», которая уже год была на ютубе, можно уже слушать не только там. У меня много работ, но их нигде нет. Песен 10 нет нигде. Но я люблю эти произведения. Некоторые мы переделываем. Например, две песни, которые были на русском языке, написаны наверное в 2018 году еще. А они, кажется, очень крутые! Я попросила Андрея Хадановича перевести их. И вот: они зазвучали сейчас так круто, что я даже обрадовалась, что не выпустила их раньше. Поэтому, безусловно, я планирую, что к лету эти песни можно будет послушать уже на всех площадках.
– Процитируй пару строк, пожалуйста, из какой-нибудь из них.
– «Когда птицы всего мира на голос мой прилетят, мы будем долго молчать, а потом громко кричать». Мне кажется, что мы прокричали и кричим до сих пор, но… очень долго молчали.
– Поэтому «птицы всего мира» пока не прилетели? Это был твой текст, да? Сама пишешь?
– Иногда сама. Иногда – это тексты Даши Белькевич, которую очень люблю. Вот о птицах как раз вместе с моей подругой и написали. Но много песен моих.
– Сначала появляется музыка – потом стихи?
– По-разному. Чаще всего я иду по улице – и прилетает текст. Нравится какая-то фраза. О! Интересно, думаю, надо с ней поработать. Пришла, что-то написала. А потом сажусь за клавиши. Я их везде таскаю, а я очень много где потаскалась за эти три года. Вот, сажусь и – по ощущению – пишу музыку.
Такой интересный момент: недавно у меня нашли, как это правильно сказать, дислексию. И я с ней жила, оказывается. Думала о себе, что я просто тупая (смеется). А оказалось, что просто с самого начала по-другому воспринимала мир. По-другому воспринимаю музыку. Вообще – смыслы. С чтением было тяжело в школе, да и сейчас тяжело. И это тоже, на мою личную оценку, очень влияет на то, что я делаю.
Но в то же время я сажусь за клавиши и сходу придумываю. То есть имею уши и какое-то ощущение музыки. Я же не просто блемкаю, а подбираю – и оно сходу получается. Это интересно, что там в голове происходит, но получается же.
Вот так. Ну а если у меня нет новых текстов, то беру книжечку, чтобы держать себя в тонусе. Мне недавно книжку Сергия Жадана из Украины привезли. Ух! Сначала начитываешь, начитываешь – и вдруг запелось! Тогда просто сажусь за клавиши и записываю. Очень крутые у него стихи.
И стала еще чаще публиковать свои такие черновики в инстаграме, это тоже мотивирует. Потому что у меня мало концертов. А концертов мало, так как мало творчества, которое могу показать. Пока что, надеюсь. Только тот, кто знает, что у меня много чего есть, спокойно меня приглашает. В инстаграме еще и контакт с аудиторией, это важно для меня, чтобы понимать, что ты делаешь это не просто так, а – со смыслом. Потому что мои песни, кажется, не для того, чтобы просто потанцевать…
«И в этом странном сне я скучаю по тебе…»
– Засыпал вчера под твою «Засыпай». Как она написана?
– О, здесь целая история. Постковидное время. Я очень плохо спала тогда, в 4 часа утра просыпалась. Полгода такое было. А когда ночью что-то в голову приходило, все сразу на диктофон записывала. Чаще бред какой-то. Но однажды встаю, слушаю и думаю: ого, как интересно! С колыбельными было всегда интересно, потому что они всех объединяют. Это я потом узнала, что колыбельные пели раньше с мыслью, что можно уже не проснуться и встретиться со смертью.
– В твоей «Засыпай» разве об этом?
– Да! И я не знала о смерти, когда писала ее. Аж мурашками вся покрылась, когда узнала об этом скрытом смысле колыбельных. А мысли были о том, что всем их поют, а кто кем вырастет – неизвестно. Омоновцу колыбельные тоже пели, и бойцу за независимость пели. И одновременно мне хотелось, чтобы уснули все. Потому что все измучены.
Мать рассказывала, что когда мне было 4 года, я в Грузии увидела человека с инвалидностью, села на землю и начала плакать, говорила: я не хочу здесь жить! И вот это ощущение осталось. Мне действительно хочется, чтобы все уснули, потому что все надоело, просто все надоело. И в моей колыбельной две линии: одна теплая, мягкая, о хорошем, чтобы заснул, а вторая – чтобы вообще замерз и покрылся льдом. Засыпай!..
– «И в этом странном сне я скучаю по тебе…»
– Да, это о доме. И интересный еще момент. Мы записали ее 20 февраля 2022 года. В студии здесь. И мне 22-го или 23-го прислали музыку. А 24-го началась война. И у меня просто ну… Она стала не только про мой край, а – про весь мир. Мы были в творческой резиденции тогда. И… Конечно, она имеет для меня большой смысл (плачет).
«Именно Грузию считаю своей родиной»
– А давай про веселые сны! Были смешные? Тебя будит мама, а ты смеешься?
– Во сне? Нет! Были сны, когда мама просыпалась и кричала, потому что я лунатила всегда. Чаще было так: она открывала глаза, а я стою над ней, наклонившись над ее лицом, как в фильме ужасов (смеется)! Но была и смешная история. Я как-то проснулась на полу. Мне было где-то десять лет. Холодно, смотрю на кровать, а там ничего нет. Бужу маму и спрашиваю, Где моя постель? Искали по всему дому. Знаешь, где нашли? В ванной! Я постелила там все, как на кровати: простыня, подушка, одеяло и игрушки. Во сне. Все просто в ванне лежало.
– Кэти – лунатик? Ты, может, и сейчас ходишь здесь по квартирке ночью? Не ловила себя?
– А я этого не знаю (опять смеется)! Просыпаюсь в одном месте всегда. А где бываю, неизвестно. Но я сплю по всей кровати всегда.
– Я думаю, сны – самое важное и глубокое в человеке.
– Да. Но у меня все-таки больше не очень приятных снов было. Был еще один, который хорошо запомнила. В 2019 году приснилось. Словно я в поликлинике, вместе со знакомым, которого знаю только один день. Он указывает на плинтус, на котором изображен карандаш, и этот карандаш оживает и начинает рисовать. Все превращается. Я вдруг бегу уже по дороге, по сторонам – поля, много людей. И мы бежим, бежим… Очень сильные цвета. Спрашиваю, что здесь происходит? Друг говорит: смотри, теперь будет конец. Я смотрю вперед – и там большое солнце и еще одна планета, они встречаются – и происходит взрыв, снова все начинает меняться. Начинаем бежать назад и выходим в такой суперкомпьютерный лес: одинаковые золотые деревья, все компьютерное…
Это был очень долгий и странный сон, весь не расскажу. В какой-то момент хлоп – и я снова в поликлинике, с которой все начиналось. Такое очень редко бывает, что сон как начался, тем же и закончился. Мне навстречу идет моя знакомая актриса, которая меня в театр привела, передает мне тексты и говорит: «Все начинается прямо сейчас». И здесь я просыпаюсь. Через несколько дней нас попросили съехать с квартиры. Через неделю –начинается ковид. И все началось! Просто сейчас…
– Сны Кетеван Асраташвили… А грузинские сны снились?
– Когда была младше, то так: разговаривали со мной по-грузински во сне. Теперь, когда мне нужно успокоиться, я представляю себя в одном месте. Но это из реальности. Я была совсем маленькая, в люльке меня возили. И была каменная церковь в горах, в которой не проводились уже службы. Чтобы я спала тихонько, меня в этой церкви мать оставила. И вот странное воспоминание: я одна лежу в каком-то помещении и понимаю, что это церковь… И когда у тебя едет вдруг крыша и надо успокоиться – я вспоминаю тот момент и представляет это свое место и ту тишину.
– Уютная тихая церковь…
– И Грузия именно. Именно Грузию я считаю все-таки своей родиной. А Беларусь я чувствую корнями. Очень крепкие корни беларусские. Думаю, что вот эта грузинская часть у меня для того, чтобы бороться и делать это открыто, не бояться ничего. Она мне помогает.
– А грузинскую церковь здесь в Варшаве не искала? Каким-то образом с грузинским сообществом здесь общаешься?
– Нет, только с таксистами. Они очень любят со мной поговорить, а я в то время свой грузинский практикую немножко. Но с диаспорой не поддерживаю связь. Слишком много всего. Я и до польского языка дошла вот только через год.
«В Варшаве не чувствую вильнюсского уюта»
– А какие имеешь отношения с тишиной?
– Иногда сильно люблю ее. И одиночество. Я выросла в большой семье и потом всегда с кем-то жила, но не жила одна. Поэтому всегда находила время поехать в какой-нибудь город, походить там одной, всегда нуждалась в этом. Папа меня не понимал. Нет, не потому что экстраверт, потому что грузин: в Грузии все ходят вместе (смеется)! Например, съездила я в Гродно. Папа спрашивает: «С кем?» «Одна», – говорю. А он такой: «Ты что, больная?» Ну, такой у меня папа.
Я люблю быть в одиночестве. Знаешь, очень важно правильно мечтать. Мы все, возможно, просто неправильно мечтали. Потому что мне хотелось жить одной, хотелось пожить в Европе, хотелось выступить в европейском театре, музыкой заниматься, выступать. Все же есть! Все сбылось! Вот только условия не те, которые бы хотелось…
Мы здесь с Виталием Карабанем поставили в театральной резиденции спектакль об эмигрантах. Он написал документальную пьесу из наших разговоров. Я там словно себя играю, но не совсем. В Познани недавно играли. В Варшаве будем 10 марта в «Корме» показывать. И нас так классно принимали поляки! В Познани беларусы прекрасно приняли, они плакали, и мы вместе поплакали там и поговорили.
Поляки воспринимают это так: ого, у вас такие проблемы, а мы ничего не знали? Украинцев, беларусов часто воспринимают так, что вот, мол, ходят здесь по дискотекам, танцуют, напиваются. А почему хочется вытанцевать всё? Почему хочется напиться?
Об этом никто ни думает. Об этом рассказываем в спектакле. Там такой рэп, и мы танцуем. И рассказываем: я как беларусская грузинка, а Виталий – по-украински. С польскими субтитрами. Я написала текст на музыку Никиты Золотаря. «Сам-насам я ёсць чужынкай». Сколько бы ты ни был, ты чужой. И мы сейчас здесь – каждый по своим уголкам.
– Слушай, но эмиграция в Польше многим кажется не такой уж и тяжелой, ведь мы чем-то похожи на поляков, нет?
– А я не считаю так. Я пожила и в Вильнюсе, пожила в Варшаве. Для меня беларусы-эмигранты делятся сейчас на «виленцев» и «варшавяков». И я – Вильнюс (улыбается). В чем отличие? Вильнюс – это о чем-то спокойном, суперинтеллигентном, медленном, стильном, уютном. Здесь, в Варшаве, это тоже есть. Но я не чувствую здесь вильнюсского уюта. Варшава очень большая и разная, а в Вильнюсе – все в одном месте, все вместе. И вот мне не хватает этого ощущения, когда – вместе. В Вильнюсе я прожила три или четыре месяца, приехала сюда, так как в Польше было легче с документами. Такая история.
– В Варшаве ты получила работу на «Белсате». Как тебе удается сочетать музыку и работу в СМИ?
– Ух, очень непросто. Я больше года не имела никакой работы и очень благодарна, что меня взяли, научили, помогли, потому что я ничего не знала. Если честно, дается очень непросто. Насчет сочетать с музыкой – первое время было совсем трудно. Пыталась на выходных что-то творческое делать, но чаще всего просто валилась на диван и засыпала. Но пытаюсь, и уже легче.
«Я ни в чем не разочаровалась»
– Спокойствие равняется счастью?
– Нет, счастье – это момент. Мгновение.
– Как и боль. Музыка может быть без боли?
– Вот не знаю. Может быть. И весна тоже. И я знаешь что пожелаю всем беларусам на весну? Быть искренними. Перед собой. Если уж где-то что-то решили – делайте, и делайте это с открытым лицом. Этот призыв, конечно, не к тем, кто сейчас в Беларуси и остается в опасности. К эмигрантам. Ведь от многих слышу сейчас: «Вот я разочаровалась в демсилах, я разочаровалась в том и в том».
А я ни в чем не разочаровалась. Ведь это был мой личный выбор – выходить на протесты в 2020 году. Шла по своему желанию, искренне. И ни от кого ничего не ожидала. И вот в этой искренности и уважении к своему выбору, открытости к жизни нам теперь нужно как-то думать о хорошем. Ведь мы так часто думали о плохом, что оно и нарисовалось нам всем одновременно. Хочется, чтобы мы попытались нарисовать новые реальности, где не все так плохо. Верю, что у нас получится.
– Звучит как песня! Спасибо тебе и ждем новых произведений этой весной! И клянусь: твои глаза посинели.
– Заметил, да (смеется)? И вам огромное спасибо!
Дмитрий Мираш / ВВ belsat.eu
