Наблюдатели расходятся в оценках, официальных данных нет, но очевидно, что после объявления мобилизации Россию покинуло несколько сотен тысяч человек. Пока в соцсетях спорят, можно ли бегущих от войны называть беженцами, выискивают среди них путинистов и вопрошают, где эти люди были не то восемь лет, не то семь месяцев, без ответов остаются два вопроса: кто защитит права россиян за рубежом и почему не все желающие уезжают.
Долгая дорога на волю
Вынужденная эмиграция россиян, которую одни называют бегством, а другие релокацией, порой напоминает бег с препятствиями, хотя это наверняка больше похоже на библейский исход. Не обошлось и без казней египетских.
«Начался мой путь с покупки билетов на автобус до Еревана. Они обошлись в 10 тысяч рублей (если б не знакомые армяне, пришлось бы платить 15). Дорога до Владикавказа прошла сравнительно неплохо, автобус часто останавливался, но атмосфера была крайне напряженная и это нарастало по мере приближения к Владикавказу, – рассказывает Николай, один из молодых людей, бежавших из Москвы от мобилизации. – Первый звоночек случился еще до Минвод: в автобус зашел гаишник и забрал паспорта пацанов, которые держались кучкой и более всех походили на призывников. Их отвели в отдельное здание и через полчаса отпустили. Давали ли они взятки, я не знаю, но зачем еще их могли уводить, не понимаю».
«В Осетии уже начался страх, у меня поднялась температура. Я попытался поспать, но появились росгвардейцы с автоматами, приказали всем гражданам РФ выйти на проверку. Ночь, было стремновато, – вспоминает Николай. – Проехали еще немного – и опять то же самое. Унижений каких-то не было, но один осетин-росгвардеец издевался, называл руснаками. Потом, уже в очереди к КПП, один парень рассказал, что в его автобус вошел мужик с автоматом и начал угрожать, требовать “по 10 тысяч с рыла”».
«Во Владикавказ мы въехали, хотя были слухи и случаи, когда автобус загоняли в отстойник, – продолжает беженец. – Еще на заправке народу было куча, местные провоцировали, приставали, убеждая поехать с ними, пользуясь тем, что люди в стрессе склонны соглашаться. Мы еще не успели выйти из автобуса, как осетины облепили нас на ступеньках. Сначала убеждали, что проедут по встречке и их пропустят (якобы местные гаишники в доле, есть сеть договорняков), затем предлагали какой-то секретный горный путь. Пассажиры стали нагнетать и поднимать еще большую смуту. Пришел водитель и сказал, что можно за 300 тысяч (по 10 тысяч с каждого) договориться напрямую с ГИБДД и в сопровождении их машин доехать до конца пробки. Это, возможно, было правдой, но пассажиры не смогли договориться и мы отправились к пробке. Доехать даже до нее мы не смогли, так как те осетины с заправки, не заработав на нас, просто заблокировали нам проезд».
Николай рассказывает, что все это время осетины заходили в автобус и предлагали пассажирам свои услуги. И одному удалось добиться своего: «Я в полуболезненном, полусонном бреду согласился, выкинул прямо на улицу все ненужные вещи и сел с парой ребят к нему. Путь был сумасшедший, но дорога пустая, только наша машина. По пути стояли гаишники, но взятка была включена в стоимость (по 15 тысяч с пассажира)».
Маршрут был отчасти туристическим: «Поехали мы через ледник, где погиб Сергей Бодров; периодически нас высаживали и что-то показывали, хвалили себя – мол, нам повезло. А нам действительно повезло, учитывая отсутствие связи и присутствие среди нас, троих москвичей с деньгами, местного громилы. Я думал, нас высадят в горах и отнимут деньги. Но обошлось. Мы объехали большую часть пробки, хотя весь этот путь (часа полтора) был скорее ради пафоса, иллюзии того, что мы отдали деньги не зря. Водитель и громила сказали, что нам идти до КПП всего 20 минут, но мы шли часа полтора. В принципе, можно было до этого же места купить такси за 4 тысячи, хотя и с риском, что обычные люди могут заблокировать путь».
Николай вспоминает, что на Верхнем Ларсе «особенная атмосфера»: горы мусора, копающиеся в нем лошади и коровы, стоящие по шесть суток люди, снова толпа местных, предлагающих разные услуги.
«Уши были заложены после горной дороги, к КПП мы шли долго, но это ничто в сравнении с места, где начиналась пробка, – продолжает беженец от мобилизации. – Мои попутчики за 20 тысяч с каждого согласились на предложение сесть в машину до Тбилиси, другие люди из автобуса за 5 тысяч сели в машину, чтоб просто границу побыстрее пересечь. Ну а мне в этот момент сильно поплохело – тошнота, слабость, температура. Были с собой лекарства, принял их и пошел искать машину, которая сразу едет в Ереван. За 15 тысяч я не успел сесть, за 35 не мог – их просто не было… В итоге мне позвонил какой-то армянин, назвал номер своей машины, сказал, что он за 400 метров от КПП. Это было спасением. Оказалось, что моя тетя в чате написала про меня, жена этого армянина успела увидеть и записать мой номер, прежде чем сообщение удалили, передала его мужу. Я заплатил ему 12 тысяч».
Дорога из Москвы в Ереван заняла у Николая 23 часа и обошлась в 37 тысяч рублей (порядка $623). Он вспоминает, что российскую границу проехали довольно быстро, а нейтральную полосу пересекали несколько часов – пробка двигалась со скоростью два метра в час. Но после грузинского КПП пробок уже не было – лишь облегчение, провал в сон, а затем ощущение свободы и восторги от красот Грузии и Армении.
«Видимо, я не до конца испугался»
Николай – один из нескольких человек, которых удалось убедить, что теперь уж точно пора валить. Вывозом друзей, знакомых, близких занимались и продолжают заниматься многие россияне, оказавшиеся в изгнании еще до 21 сентября. Возможно, точные цифры бежавших от мобилизации мы узнаем в скором времени, пока же звучат оценки от 200 тысяч до 1 млн человек.
При этом совершенно точно нет статистики по остающимся, которые хотели бы уехать. Европейски настроенные, всегда голосовавшие против путинского режима, выходившие на протесты, спорящие в соцсетях – отчего они не уезжают? Есть разные причины. В отличие от некоторых активистов, эти люди не пишут в фейсбуке, как им надоели призывы спасаться и предложения помощи. Они ищут варианты жизни в новых условиях и делятся своими историями с друзьями.
Инженер Сергей хотел бы уехать в безопасную страну, да денег нет – все накопления он потратил на попытку эмиграции в конце февраля: сперва сложный маршрут Уфа-Казань-Ташкент-Дубай-Тбилиси, затем попытка найти жилье в Грузии, равнодушие диаспоры, обман риэлторов и работодателей… Сергею пришлось вернуться в Россию, его приняли обратно на работу, но инфляция не позволила накопить достаточное количество денег для отъезда за границу после объявления мобилизации.
Наверняка среди бежавших в сентябре тоже будет немало вынужденных вернуться на родину, где осталась квартира и могут принять на прежнюю работу. Возвращаются домой даже украинцы, которым помогают все – что уж говорить о не имеющих поддержки россиянах.
Менеджер Влад из Москвы говорит: «Куда бежать? Я не знаю. Думал несколько дней, то паниковал, то принимал неизбежное, то пытался не думать, то переживал о семье и друзьях. Целый день думал, голова от этого болит и невозможно работать. На границах люди сутками стоят, многих задерживают, дают повестки, разворачивают… И это билет в один конец, статья УК за дезертирство. Остается либо прятаться-выкручиваться, либо с концами куда-то ехать. Но у меня нет финансовой подушки и возможности работать за границей. Остается очень тихо здесь себя вести».
Похожим образом реагирует студент Александр из Санкт-Петербурга: «Мой выбор пока что – ждать и наблюдать за развитием событий. А потом не знаю».
Католический священник отец Степан сетует, что вынужден не афишировать свою позицию, но в частных разговорах выступает против войны и запрещает прихожанам идти убивать. Публично говорить он не может – посадят или вышлют из РФ (такие примеры уже были), а он не может бросить прихожан одних.
Доцент Андрей из Новосибирска вздыхает: «Я в августе купил квартиру, куда мне». Музыкант Егор на вопрос об отъезде вместо множества слов отвечает многогранным «хз». Экс-работник РЖД Антон просто игнорирует тему войны: «В Казань поеду через две недели».
«Я очень завязан семейными обстоятельствами, – говорит программист Вадим. – Успокаиваю себя, что я в недосягаемости для плохих людей – живу не по прописке, на учете не состою, по улицам почти не шляюсь. Думал об отъезде, но решил остаться и спасаться здесь».
Схожие надежды у барбера Никиты: «Я настроил себя, что всех не заберут и я войду в это число. Меня не заберут по счастливой случайности – я в это верю. Сделать ничего не могу, поэтому настраиваюсь на хорошее».
Москвич Михаил уповает на бронь и пытается вывести из-под удара своего парня: «Он сказал, что никуда не уедет, пришлют повестку – пойдет. Не будет бегать, такой вот он. А откуп уже стоит 15-40 млн, но я пытаюсь сделать все, чтобы его не тронули».
«Мама сказала не ехать, я сдал билет, а теперь она говорит ехать. Не знаю, что делать, – делился студент Кирилл. – Ты был прав, надо было ехать, но чтобы это понять, мне пришлось отказаться от надежды на спасение. Я скорее в наказание себе не поеду, раз уж сдал билет». Он добавил, что когда не слушает маму, «жесть происходит». Но в итоге уехал.
Еще двое, не сговариваясь, говорили: «Девушку с работы не отпустят, без нее я не поеду». Другие не понимали, как можно все бросить: «Это же уволиться придется! Я так не могу».
Журналист Денис был удручен:
«Шансов почти нет – билет не купишь, денег нет, ЕС не пускает, на границах очереди, разворачивают. И за границей цены – жуть. Короче, видимо, я пока не до конца испугался. Не пугай меня, и так хреново».
Артём не оформил вовремя загран, истекший во время ковида; Юрию после уплаты ипотеки и по кредитам не хватало денег на загран; Илья не знает, кем работать за границей и на что жить – поэтому сменил квартиру и выкинул повестку брата, которую нашел под дверью.
Данил не может решиться: «Как я кошку брошу? Мама плачет. Я уже на грани, но не знаю, что мне делать, мозг не работает!» Похожие мысли были у Евгения, который впал в депрессию, но спустя пару дней собрался с силами, уложил чемодан и улетел.
Лучшим саундтреком к монологам не-уехавших была бы мелодия Таривердиева «Двое в кафе». Что еще напомнили эти истории людей, оставшихся по ту сторону цивилизации? Короткий рассказ Эдварда Радзинского об отце: «Он был интеллигентом, помешанным на европейской демократии, преуспевающим 28-летним адвокатом, когда произошла Февральская революция в России и пала монархия. Но несколько месяцев свободы быстро закончились, к власти пришли большевики. Почему он не уехал за границу – он, блестяще образованный, свободно говоривший на английском, немецком и французском? Обычная история: он любил Россию… Когда-нибудь я напишу подробно об исходе из Крыма: столпотворение в порту, посадка на корабли, уходившие в Константинополь, отчаяние остающихся… и мой отец – здесь, на пристани, решивший не уезжать из России».
«Салатами обслуживает русская баронесса»
Отдельная история – что будет с теми россиянами, которые останутся за рубежом. Где они будут жить, кем работать, как легализуются?
Эмигрировавшая во время гражданской войны Екатерина Колышкина де Гук Дохерти подробно описывала тяготы жизни после того, как западные державы признали советское правительство и посольства Российской империи «превратились в тыкву»: «Мы были чужими. Удивляюсь, как я выжила. Мне платили $7 в неделю, я снимала буквально часть кровати – на ней спали три девушки, а в комнате нас было шестеро. Призрак голода преследовал по пятам, мы разговаривали о еде».
«Я нашла работу официантки, меня поставили на салаты, – вспоминала Колышкина свои злоключения в первые годы эмиграции. – Однажды зашел знакомый и приветствовал меня словами: “Здравствуйте, баронесса”. Владелец ресторана видел эту сцену, потом перед моей стойкой выросла очередь. Одна официантка сказала: “Выйди и посмотри вывеску в витрине”. Вывеска гласила: “Салатами обслуживает русская баронесса”. Я уволилась в тот же вечер».
Ей пришлось еще немало голодать и бедствовать, но все же удалось найти хорошую работу, а затем и активно заняться помощью бедным. Похожая история мытарств была и у экс-главкома Вооруженных сил Юга России генерал-лейтенанта Антона Деникина – вместе с женой и дочкой он много скитался по свету в поисках работы и более дешевой жизни.
Тогда, 100 лет назад, не так и много было за границей богатых и влиятельных россиян, а дипломаты были лишь советскими. И не было еще клейма «страна-агрессор». Сейчас российские посольства тоже представляют враждебный россиянам режим, но и отношение политиков и общества к гражданам РФ не везде можно назвать дружелюбным.
В отличие от беларусов, у россиян нет своего правительства в изгнании, зато есть Антивоенный комитет России и Российский комитет действия. В них входят Михаил Ходорковский, Сергей Алексашенко, Дмитрий Гудков, Гарри Каспаров, Евгений Чичваркин и другие публичные персоны. Но представители комитетов не ответили на вопросы «Белсата» о том, будут ли защищать права россиян за рубежом и станут ли добиваться от правительств разных стран какой-либо помощи бежавшим из РФ. Возьмется ли кто-то решать эти непростые задачи, пока неизвестно.
Иван Алексеев, belsat.eu
