Более 20 тысяч офицеров польской армии 78 лет назад погибли от пуль советских палачей. Это были расстрелы без обвинений. Методичное убийство тысяч людей. Чтобы почтить их память, поляки из разных городов Беларуси посетили Катынь, которая для многих из них является местом личной боли.
Нас 90 человек. Едем двумя автобусами, собравшими проезжающих из самых разных уголков Беларуси: Гродно, Слоним, Волковыск, Лида, Березовка, Бенякони, Ивенец, Минск, Гомель, Борисов, Щучин – список постоянно дополняется. Скромная женщина, которая полночи трясется со мной рядом в автобусе, любезно предлагает мне горячий кофе из термоса. Ее зовут пани Янина. Она едет в Катынь, чтобы почтить убитых польских офицеров в 1940-м году. Для пани Янины это непросто. В Катынском списке есть имя ее отца, которого семья безрезультатно искала десятилетиями. Его имя – Станислав Литвинчук. В 1938-м году его направили работать полицейским в Гродно. В 39-м, когда он исчез, пани Янине было всего два года.
«Отца пригласили на беседу, после которой он просто исчез. Мы искали через Красный крест, писали в… Куда мы только не писали… Никто нам ничего не отвечал. Мама так и умерла, не зная ничего. Когда папа исчез, нас тоже хотели вывезти. Я помню, как приходили к нам сотрудники НКВД. Один брал меня маленькую на руки, заносил в другую комнату, угощал сахаром и все допытывался, не приходил ли к нам какой-то дядя, – рассказывает пани Янина. – Однажды забрали маму. Ее не было в течение трех дней. Она вернулась вся в слезах. У нас был знакомый по фамилии Раковский, который привозил молоко из Барановичей. Он сказал маме, что будет вывоз и забрал нас к себе. Некоторое время мы там прятались в Барановичах. Спали в лесу. Тот Раковский был вдовцом с четырьмя детьми. У нас отобрали нашу квартиру на бывшей улице Млынарской в Гродно, сегодня это Краснопартизанская. Так моя мама с Раковским осталась, и через несколько лет они поженились. Перед смертью мама меня все просила, если будет возможность найти отца, чтобы я привезла немного песочка с его могилы и насыпала на ее могилу. И я с этим бременем живу уже 80 лет …»
Пани Янина не сдержала слез и перестала говорить.
Отец женщины был военнопленным в лагере Осташкове, убит весной 1940 года и похоронен на польском военном кладбище в селе Медное в Тверской области.
«Это был, бесспорно, геноцид»
Едем уже почти десять часов. Проезжаем Смоленскую область. Анджей Почобут, известный журналист и активист Союза поляков в Беларуси, рассказывает о событиях 1940 года.
«Тогда казалось, что капитуляция перед советами – это меньшее зло, чем перед немцами. Польские единицы должны были покинуть территорию Польши и переместиться в Румынию или в Литву. Россияне пообещали, что после того, как поляки сложат оружие, все офицеры будут свободны. Однако всех их взяли под конвой, объяснив, что это «для их же безопасности», – говорит Почобут.
Как рассказывает Анджей Почобут, польские солдаты и офицеры попадали в плен разными путями. В первую очередь это были охранники границы – солдаты из Корпуса Охраны Пограничья. Слежкой польских военнослужащих занимались специальные группы НКВД, которые вошли на территорию Польши вместе с Красной армией.
Было объявлено, что все офицеры должны зарегистрироваться в отделах НКВД. И если часть офицеров, которые не испытывали никакой вины и угрозы, пошли регистрироваться, то их сразу арестовывали и увозили в лагеря. Забирали также полицейских, военных врачей и капелланов, охранников тюрем, а также офицеров в резерве. НКВД сформировал три больших лагеря для военнопленных из Польши: в Козельске, Старобельске и один в Осташкове. Все это лагеря находились на территории прежних православных монастырей. Они не были подготовлены к тому, чтобы принять такое большое количество людей. Условия, которые царили в этих лагерях, были очень тяжелые. Советы очень быстро освободили обычных солдат и оставили офицеров, среди которых пытались распространять коммунистическую пропаганду. Были специальные лекции, на которых агитаторы хвалили советский режим и раздавали специальную прессу. При этом сотрудники НКВД очень внимательно следили, как офицеры реагируют на эту пропаганду. Больших успехов в агитации они не достигли.
«Я не думаю, что с самого начала они решили ликвидировать этих всех офицеров, – говорит Анджей, – потому что разрешили писать письма. Однако после ознакомления с ситуацией, с настроениями людей, 3 марта 1940 года Лаврентий Берия выслал отчет к политическому бюро ЦК ВКП (б). Это обращение было коротким: в нем было точное количество польских заключенных, утверждение, что они все заклятые «враги СССР», и их надо расстрелять. 5 марта политбюро поддержало предложение Берии и выдало предписание устранить всех военнопленных. Притом, что они даже формально не выставили никому никакого обвинения. Это, бесспорно, геноцид».
«О правде о Катыни надо рассуждать на коленях»
Наша группа подошла к памятнику. Люди возлагают венки бело-красных цветов, зажигают свечи. Священник готовится к совместной молитве. Вокруг тишина. Катынский лес очень тихий. Молчаливый. Между елями до сих пор не растаяли снежные насыпи. Деревья-ангелы словно охраняют это место. Они все видели. Пролитую кровь они впитали вместе с соками земли. Видимо, поэтому здесь так трудно произнести лишнее слово. Говорить не хочется вообще. Священник из Березовки, кс. Анджей Радевич начинает полевую литургию.
«О правде Катыни надо рассуждать на коленях. Правда о Катыни напоминает, что свобода – это ценный дар. Катынь, словно Голгофа, обнажила и до сих пор обнажает преступные намерения в сердцах многих. Катынь беспрерывно зовет одуматься. Катынь – это бесспорное свидетельство, что мир, которым управляют люди без Бога – это мир бездушных и кровавых порядков. Катынь напоминает нам, что такие ценности, как достоинство и свобода, иногда более ценны, чем жизнь, что они не идут путями лжи и пропаганды, преступления и несправедливости. Именем Любви Божьей, Катынь должна остаться в нашей памяти», – на этих словах внезапно начинают звонить колокола. От атмосферы – мурашки по коже. Тихо отхожу от тех, кто молится.
Палачи пытали в Катыни…
В Катынском лесу тянется длиннющая кладка с именами расстрелянных. Издали замечаю мелкую фигуру в розовом беретике. Стараясь не спугнуть пожилую женщину, аккуратно подхожу.
– Вы кого-то тоже здесь потеряли? – спрашиваю.
– Я плохо слышу, говори громче! – приходится нарушить катынскую тишину.
«Моя семья очень пострадала во время войны. Многие погибли. Кто-то на войне был. Кто-то в Сибири, кто-то здесь убит… Не о всех могу говорить, потому что это для меня слишком тяжело. И не хочу. Извините, но мы незнакомы. А я чужим не открываю своего сердца. Это моя боль», – женщина постепенно от меня отходит, а я остаюсь один на один со своими почему-то математическими мыслями.
Больше 21 тысячи расстреляли. Сведения о более, чем трех с половиной тысячах человек теряются в Минске – т.наз. белорусский Катынский список. Около 2-х тысяч сотрудников НКВД совершали расстрелы. 125 из них отметили Орденом Красного Знамени. Орденом Кровавого Знамени… 2 тысячи на 21 тысячу. Тысячи палачей пытали в Катыни… Палачи, которые каждому в отдельности стреляли в затылок. Каждому из 21-й тысячи человек. Это настолько страшно, что даже по-нездоровому интересно. Как они жили с этим? Могли ли они спокойно спать? Это не просто выстрелы издалека, это не защита перед врагом в бою, это спокойный выстрел в голову человека. Выстрел сзади. Зато в глаза не смотрели. Я где-то читала, что руководство НКВД специально готовило для них водку. Сколько нужно было пить, чтобы забыть, что ты каждый день убиваешь сотни человек? Сколько нужно было пить, чтобы осознавать, что перед тобой не живой человек, а «затылок врага советского народа»?
«Муж готовился к Катыни…»
Последней остановкой нашего путешествия, организованного Союзом поляков в Беларуси, было место возле Смоленского аэропорта, где восемь лет назад 10 апреля разбился самолет, который летел в Катынь. Это был самолет президента Польши Леха Качиньского, в котором летели 96 человек, чтобы почтить память погибшей польской военной элиты, убитой в 1940-м году.
На месте катастрофы российское государство не разрешило поставить достойный памятник. Место трагедии отмечает только небольшой камень с памятной табличкой, на которую кто-то прикрепил черно-белый фотоснимок президентской четы. Ко мне подошла женщина из автобуса и начала рассказывать.
«Знаешь, мой муж принадлежит к «сибирякам»(поляки, сосланные в Сибирь –ред.). В тот год их пригласили в Польшу на встречу с президентом. Было очень много людей из Казахстана. Из Сибири, отовсюду. На встречу пришла жена президента Мария Качиньская. Мой муж подарил ей цветы. А она сказала, что очень извиняется, что президент не может присутствовать, так как «готовится к Катыни». На следующий день случилась трагедия. Мы очень тяжело пережили это», – говорит Данута Шукель.
Общая боль
Возвращаясь обратно, я думала о Франтишке Умястовском, одном из ярких белорусских литераторов и общественных деятелей времен БНР. Умястовский был частью военной элиты белорусов: с 1919 он пытался создать белорусскую армию в рамках польской армии. Планировалось, что вместе с поляками они будут воевать против большевиков. Проект провалился, а Умястовский в определенный момент отошел от общественной деятельности. В 1939 году его мобилизовали в польскую армию, а 18 сентября того же года он попал в советский плен. После лагеря в Козельске его расстреляли и закопали вместе с остальными в Катынском лесу. Его история доказывает, что Катынь – это не только польская трагедия. Катынь – это общая рана поляков и белорусов. Рана, которая еще долго не заживет.
Паулина Валиш, belsat.eu
