Угрожали, били электрошокером, сломали челюсть, а кровь глотали, чтобы не испачкать пол: ребята по «делу граффитистов» рассказали о подробностях своего задержания

В Беларуси нет политзаключенных. Перед выборами на свободу вышли Николай Статкевич и осужденныеы анархисты. Тем временем пятеро молодых людей ждут, чем закончится расследование их «дела граффитистов». Парней выпустили под подписку о невыезде. Рассмотрение их дела состоится уже после выборов, пишет nn.by.

Напомним, пятеро парней: Ярослав Ульяненков, Максим Пекарский, Вячеслав Косиньеров, Вадим Жаромский и гражданин России Павел — были задержаны 11 августа. Сделанные ими белорусскоязычные граффити «Беларусь должна быть белорусской» и «Революция сознания», а также загрязнение краской социального билборда с изображением сотрудников милиции, стали основанием для возбуждения уголовных дел. Правозащитники считают парней политическими заключенными. Действия граффитистов квалифицировали как злостное хулиганство, им грозит до 6 лет заключения.

Один из задержанных, Ярослав Ульяненков, уже рассказывал «Нашей Ниве», как его задерживали люди в масках с пистолетами, выбив дверь квартиры. Теперь свои истории рассказывают другие фигуранты громкого дела.

«У меня рот наполнился кровью, я ее глотал, чтобы не запачкать пол»

«Это было 11 августа. Приблизительно в половине четвертого кто-то позвонил в дверь. Обычно одетый мужчина сказал, что он якобы сантехник, а у меня проблемы с туалетом. Минуты две мы с ним спорили, я объяснял, что все у меня в порядке, он настаивал, что нет, — начинает рассказ Вячеслав Косиньеров. — Ни о какой милиции речь не шла, но я начал догадываться, что происходит. Я понял, что если не открою, то дверь просто выломают. Кроме меня, дома были жена и маленькая дочка, которой немного больше года.

Я открыл, в квартиру мгновенно ворвались несколько человек, меня поставили на колени, заломили руки. Одели наручники и в лицо на несколько секунд тыкнули обвинением.

Все, что я успел прочитать, это была одна строчка о граффити «Беларусь должна быть белорусской». Я совсем не сопротивлялся, только говорил, чтобы мои «гости» вели себя адекватно и не кричали, так как в доме жена и ребенок.

Спросил, есть ли бумаги на обыск, ответили, что есть, но никто мне их не показал. Никто не называл ни имен, ни званий. Все, кроме одного, были одеты в штатское. Потом из их разговоров я понял, что это были оперативные сотрудники».

Вячеслава вывели под руки по лестнице, забросили в микроавтобус, поставили на колени. Парень говорит, что заметил, как некоторые милиционеры снимали бронежилеты, что были у них под гражданской одеждой. Интересно, к чему они так готовились?

Жена с дочерью остались в доме. Там несколько сотрудников проводили обыск.

«Во время задержания меня не избивали. Но когда мы отъехали, кто-то из них спросил мою фамилию, имя, отчество. Я был в стрессе, и то ли очень тихо ответил, то ли не так быстро, как следовало, но сразу получил сильный удар в челюсть. Я занимаюсь тайским боксом, и могу уверенно сказать — мне «прописали» хороший хук.

У меня сразу рот наполнился кровью, я несколько раз ее глотал, чтобы не запачкать пол, — говорит Косиньеров. — Еще такой момент — мне слишком плотно зажали руки наручниками. Я попросил, чтобы расслабили, выяснилось, что ключ от наручников они оставили где-то у меня дома».

Вячеслав утверждает, что в управлении по организованной преступности (ГУБОП) началось давление на него: мол, мы все знаем, давай колись, «грузись», пиши все, как было. На него давили: «Сейчас ты сядешь, жена с ребенком останутся одни, что, не любишь их?» Говорили: «Вами мы занимаемся давно, вы полгода у нас в разработке, мы все о вас знаем». Причем, отмечает Косиньеров, милиционеры вспоминали моменты и мелочи, которые он частно обсуждал с женой по телефону.

«Интересно, что когда меня с ГУБОПа передавали в Следственный комитет, я зашел в один из кабинетов, а там на стенах, как почетные грамоты, висели так называемые «розы» — шарфы футбольных клубов «Торпедо» и «Динамо», не обычные, а фанатские, с кельтскими крестами.

Их было штук десять. Кабинет этот принадлежал одному из тех, кто интересовался моими анкетными данными. К сожалению, имя и звание его я не знаю», — говорит Косиньеров.

В ГУБОПе парень повидался с адвокатом, показаний еще не давал. Челюсть очень болела, он жаловался на это. Вячеслава увезли в челюстно-лицевое отделение.

Там выяснилось, что у него двойной перелом челюсти с открытой раной во рту. Поставили шину — это когда через каждый зуб протягивают проволоку и стягивают челюсти. Причем, говорит парень, наручники снимать милиционеры отказались.

«Врачи положили меня в стационар. Накачали обезбаливающими, плюс эта шина — разговаривать я фактически не мог. Оперативники еще с полчаса решали, как меня прицепить наручниками к кровати. Я просил, чтобы наручники сняли совсем — чувствовал себя очень плохо плюс палата на третьем этаже, куда я убегу?

Но нет, отказались, — рассказывает Косиньеров. — На следующий день на все процедуры я ходил с оперативниками. Даже туалет они проверяли перед тем, как меня туда запустить. А на другой день оперативников заменили конвойные и начался ад. Один был в палате, двое — в дверях. Конвойные вообще долго не разговаривали. Однажды они вели меня на снимок и заблудились в коридорах, как только я остановился и кивком хотел показать, в какую сторону идти, меня сразу прижали к стене, крича буквально в одно слово:

«Шагвсторонупрыжокнаместепопыткакбегствуогоньнапоражение!!!» А когда я чистил зубы, что надо было делать после каждого приема пищи, двое конвойных стояли рядом, один с дубинкой в руках — у окна.

Два дня просто лежал в кровати, прикованный наручниками, даже в туалет ходил в наручниках.

На процедуры и в столовую уже не водили, приносили все в палату. С соседями по палате — а я был в общей — разговаривать не давали. Причем за двое суток тех конвойных около 20 раз приезжали проверять».

Через два дня конвой сняли. Вячеслав остался в больнице. Всего он лежал там около 9 дней. Из-за перелома челюсти не мог нормально есть — зубы были сжаты. За неделю парень сбросил 7 килограммов.

«Во время встреч со следователями предъявляли мне и граффити, но я видел, что они и сами все точно знают, кто и что делал. Я признал свою вину по испачканному краской билборду. Штраф заплатили и я, и Вадим примерно по 3,5 миллиона, — говорит Косиньеров. — Теперь каждую неделю нас таскают на допросы. Еще и нас всех облили грязью, сделали преступниками, разве что не террористами».

Парень готов долго рассказывать о нарушениях в ходе расследования.

«Например, экспертиза должна проводиться после того, как подозреваемый будет о ней информирован. Но нам сообщили только 31 августа, когда Следственный комитет уже вывесил новости с результатами той экспертизы, — говорит Вячеслав. — Причем мы выступаем против нацизма и неонацизма, а эксперты признали, что материалы, которые нашли у нас, — экстремистские, содержат нацистскую символику. То есть перечеркнутая свастика пропагандирует нацизм? Это же абсурд!»

Во время обыска у Косиньерова забрали телефоны, два компьютера, всю обувь и некоторую одежду. «Мне сейчас ходить не в чем», — жалуется он.

Во время самого обыска понятые находились в одной комнате, а оперативники — по несколько человек в каждой, говорит парень, ссылаясь на слова матери и жены. Это нарушение, но так же проходили обыски и у остальных парней.

«Заявление на «собровца», который меня ударил, я написал позже. Лицо его я видел. Первую неделю еще было какое-то движение — меня вызвали в Следственный комитет и очень подробно расспрашивали о задержании: не могли ли меня ударить дверью, когда входили, не падал ли я, когда меня выводили.

Брали у меня генетический материал, чтобы сравнить с тем, что нашли в микроавтобусе, я даже рисовал им схему, где в машине был я, и где «собровец». Но последние две недели — тишина», — говорит Вячеслав.

«Ну что, суки, советскую власть не любите?»

Рассказал о своем задержании и Максим Пекарский.

«Я со своей девушкой Анастасией и другом Вадимом Жаромским снимаем двушку на третьем этаже пятиэтажки. 11 августа мы были дома втроем — Анастасия поехала по делам, но у Вадима гостил знакомый из России. День был теплый, мы открыли окна, — говорит Максим. — Я услышал какой-то шум за окном, и вдруг в квартиру через окна залетели два человека в полной экипировке с оружием.

Они под свою же брань сбили нас с ног, положили на пол, причем один из них кричал: «Ну что, суки, советскую власть не любите?», а другой: «Восемьдесят восемь!», Что меня удивило [в неонацистских кругах цифра 88 является закодированным приветствием «Heil Hitler!» («Хайль Гитлер!»), поскольку буква «H» стоит в латинском алфавите восьмой — «НН»].

Один из них сразу побежал к двери, открыл ее, и в квартиру забежали несколько человек также в экипировке и несколько в штатском. Всего их было около 10 человек. Сразу понеслась ругань, обещания, что нас закроют в тюрьму и мы оттуда больше не выйдем, КГБ нами будет заниматься и так далее… Говорили, что мы якобы хотим, чтобы произошло то же, что и в Украине, поэтому нас и берут».

Троих парней развели по разным помещениям. В каждой комнате одновременно находилось по несколько сотрудников милиции, причем обыск фактически начался сразу, а понятых привели только минут через двадцать, утверждает Максим.

«Пока понятых не было, нас держали на полу, били электрошокером, били ногами. Мне говорили, что и мою девушку посадят в тюрьму, что они знают, где она», — говорит он.

То, что было нужно, милиционеры откладывали в одну кучу: краски, ноутбуки, одежду. Причем обыск проводили без церемоний, например, разбили стеклянную полку. Ни званий, ни фамилий никто не называл.

«Краем уха я услышал, что был какой-то Монастырный и какой-то Луневич», — вспоминает Пекарский.

Луневича вспоминает и Ярослав Ульяненков, которого также задержали 11 сентября.

«Игорь Павлович Луневич — звание не помню — оказывал психологическое давление на меня. Он угрожал тем, что доберется до моей беременной жены, которая была в Могилеве. Говорил: «Зачем тебе те козлы, тебе дитя растить, говори то, что нам нужно, — и о тебе через месяц забудут», — говорит Ульяненков.

Пекарский продолжает: «Потом мне позвонила моя девушка, Анастасия. Телефон взял один из милиционеров, сказал ей, что якобы я на велосипеде сбил ребенка, и Анастасия должна подъехать в ГУБОП: мол, может, она поможет, чтобы родители того ребенка забрали свое заявление.

Она уехала, и ее продержали несколько часов без адвоката, расспрашивали насчет парней и граффити, давили на нее, протокол никто даже и не составлял. Затем Анастасию отвезли в Следственный комитет как свидетеля».

Потом имущество забрали, парней повели в машины. Кстати, протокол об изъятии имущества, говорит Максим, он увидел только через месяц.

Парней отвезли в ГУБОП. По их словам, постоянно на них давили, говорили, чтобы они подписывали признания, так как остальные якобы уже дали показания.

«В ГУБОПе я и Анастасия были в соседних помещениях. Я слышал, как она причитала, плакала. Потом милиционеры говорили, что Анастасии стало плохо, что ей вызвали скорую и в больницу увезли. Но они лгали», — говорит Пекарский.

Парню из России, Павлу, приказали, чтобы он в тот же день уехал из Беларуси, после чего отпустили.

На следующий день Максима отвезли на Окрестина. Там он провел трое суток. Затем — на Володарку, откуда его выпустили только 31 августа. Кстати, свой 24-й день рождения парень встретил за решеткой. Как раз в этот день, 20 августа, ему предъявили обвинение.

Максим признает, что рисовал те граффити. Но и он, и остальные ребята не согласны с тем, что их действия внезапно попали под статью Уголовного кодекса.

«Мы не признаем хулиганство. На той же стене было много других граффити, но милицию заинтересовала только это. Почему? Почему дело с билбордам переквалифицировали из «повреждения имущества» также в «хулиганство»? Мы таким творческим методом выражаем свои убеждения, повредили стену — хорошо, заплатим. Но причем здесь криминал? Экстремизм?» — говорят они.

О многом Максим не может говорить — он подписал бумагу, что не может разглашать материалы дела. Но ребята уверены, что молчать им не надо, и пытаются придать делу огласку.

Все, что не совпадает с убеждениями власти, рассматривается как экстремизм. Сейчас начинаются репрессии против тех, кто может принять участие в протестных акциях. Людей запугивают «Майданом». И нас хотят то ли запугать, то ли посадить «на всякий случай».

И они думали, что сделают это тихо, но тихо у них не получилось — наша история попала в СМИ, с нами говорили даже журналисты из Германии. И милиционеры испугались того, что натворили, так как они явно превысили свои полномочия, — говорят ребята. — Мы хотим, чтобы наша ситуация стала примером другим, чтобы люди раскрывали все подобные случаи, они не молчали, не были запуганными. В обществе должна быть человеческая солидарность».

belsat.eu, по материалам nn.by

Новости